«Мои похороны спланированы и оплачены. Но пока я жива, я буду бороться за то, чтобы защитить право на работу тех, кому поставлен смертельный диагноз», — говорит Джеки Вудкок.
Узнав о том, что ей осталось жить всего год из-за рака груди, британка Джеки Вудкок не думала увольняться. Напротив, работа позволяла ей отвлечься от мрачных мыслей и давала стимул держаться, несмотря ни на что. Однако у руководства ее компании было другое мнение на этот счет.
«У них с самого начала не было сомнений в том, что я скоро умру. Вместо того чтобы поддержать, они, напротив, приложили максимум усилий, чтобы в буквальном смысле выдавить меня с работы. Однажды они даже позвонили в больницу, чтобы выяснить даты и число моих процедур», — говорит Джеки.
Но сначала они решили поговорить «по-хорошему», обратив ее внимание на щедрые выплаты, которые она получит в случае увольнения. «Я сказала: „Спасибо, но у меня есть работа“», — вспоминает Джеки.
Дело в том, что она уже пережила подобную ситуацию несколько лет назад и надеялась, что справится и в этот раз.
В 2000 году, когда Джеки было 43 года, у нее впервые диагностировали рак груди. Ее тогдашние работодатели проявили больше сочувствия. Она продолжала работать, посещая болезненные процедуры по выходным.
«Я жила одна, мне нужно было оплачивать ипотеку. К тому же я чувствовала себя хорошо и хотела побыстрее пройти курс, чтобы вернуться к нормальной жизни», — вспоминает женщина.
И ей это удалось. Болезнь отступила, жизнь стала налаживаться, и работа сыграла в этом немаловажную роль. Тогда же Джеки встретила человека, и вскоре они переехали в купленный совместно дом.
Однако в 2012 году рак вернулся. И на этот раз врачи заявили, что ей осталось жить год при условии посещения курса химиотерапии и три месяца без нее. К тому времени она все так же работала менеджером по продажам, но в другой компании.
Женщина решила продолжить работу, параллельно посещая процедуры. По ее словам, ее физическое и душевное состояние никак не отразилось на ее профессионализме. «Мои продажи не упали. Цифры были теми же, что и до диагноза», — говорит Джеки. К тому же она отказалась от морфиносодержащих препаратов, чтобы всегда иметь возможность приехать на работу на машине.
По словам Джеки, повторный диагноз, безусловно, стал для нее ударом, но не в ее характере было отказываться от привычного образа жизни. К повторному диагнозу добавился и разрыв отношений с партнером. Работа стала единственным спасением.
«Мне необходимо было работать, чтобы сохранить достоинство, плюс нужно было платить по счетам», — говорит Джеки.
Однако по истечении года, в конце которого Джеки, согласно прогнозам врачей, должна была умереть, руководство компании прямо предложило ей уйти.
Все еще живая Джеки отказалась, и тогда начались «испытания на прочность». В частности, женщине отказали в десятидневном отпуске, заявив, что ей, как и всем остальным сотрудникам, полагается только пять дней, которые она уже отгуляла, что, по словам Джеки, было неправдой. В попытке доказать свою правоту сотрудники кадрового департамента позвонили в клинику без ее разрешения и попытались получить данные о датах ее процедур. Обращение в организации по охране труда лишь ухудшило ситуацию. Компании было предписано сократить задачи Джеки. Вместо этого была повышена планка продаж для всего отдела, включая Джеки.
В конечном итоге женщина подписала соглашение и покинула компанию.
«В наше время люди с терминальными диагнозами не защищены от увольнения, и я решила это изменить», — объясняет Джеки. «В больнице я узнала, как много людей услышали от врачей то же, что и я. Когда ты умираешь, должна быть какая-то защита вроде отпуска по беременности», — говорит она.
Уйдя с работы, она начала вести общественную кампанию «Работа для умирающих» (Dying to work), цель которой — добиться принятия закона, дающего работникам с терминальным диагнозом право выбора — уйти или остаться работать.
С тех пор как врачи предопределили Джеки один год жизни, прошло более 3,5 года. «Я не знаю, сколько мне еще осталось, — говорит она. — Мои похороны спланированы и оплачены. Но пока я жива, я буду бороться за то, чтобы защитить право на работу тех, кому поставлен смертельный диагноз. Я не хочу, чтобы кто-либо еще прошел через то, что пришлось пройти мне».
